Родился, он, в зоопарке, в неволе,
Но зов всё кричал внутри вен,
Бунтующий, злобно, по воле,
Оставившим предком свой ген.
Он бурлил, тосковал и просился
На свободу, в родные места.
Однажды в силу он, вдруг, превратился,
Что копытом замки разорвал.
Сломав, по ходу, железные прутья,
Олень покинул свой грязный вольер.
Как печально смотрели собратья
На прощальный и дерзкий пример.
Рассекая рогами преграды,
Олень мчался в зовущую даль,
Вдруг машины из железного стада
Не смогла тормознуть на педаль.
И красавец, словно споткнулся
От удара и сполз под кювет,
Но в сознаньи его всё теплился
Свет надежды, которого нет.
Толпа зевак вокруг заявилась,
Ему помочь уже было нельзя,
А из глаз его тихо катилась
По щекам впалым, с кровью слеза.
Лес красивый стоит, словно в сказке,
Деревья стынут в пушистых снегах!
О тепле и о солнечной ласке
Они грезят в завьюженных снах.
Глубоко ты заснула природа.
Пробуждения долго нам ждать,
Но люблю это времечко года,
А за что не могу так понять.
Мне танцует проказница - вьюга
И целует в лицо докрасна,
Как неверная чья-то подруга,
Словно чья-то чужая жена,
И мне кажется с ней я в постели,
На пушистом и мягком снегу,
А вокруг только плачут метели,
Зазывая к нам Бабу-ягу.
А вот и бабка, легка на помине,
В снежном вихре над елью летит,
Не в ступе, а в еловой корзине
И, как в сказке, сердито ворчит.
И от всей этой сказочной страсти,
От взахлёб завывавшей пурги
Нахлынет в сердце щемящее счастье
С чувством дикой, безумной любви.
Наши зимы красивы, как в сказке,
Деревья грезят в заснеженных снах.
А метель в сногсшебательной пляске
Схоронить, может, хочет в снегах.
Но я спрячусь под лапистой елью,
Что, как домик на ножке стоит,
И укроюсь ворсистой метелью
Пока бабка в лесу ворожит.
Художник ты пока не в славе,
Зачем тебе такой кураж?
Работу в собственной оправе
Повесить можно в Эрмитаж.
Пусть не напишешь ты Джаконды,
Но, я тебе за то, что наш,
Присвоил б звание "Народный"
За твой изысканный пейзаж.
Его узнают... Кивают...
Жалея, подходят к нему
И в кепку монеты бростают.
Похлопав слегка по плечу.
Другой, листая купюры,
И "честь" отдавая к веску,
Присядет к нему на бордюру
И спросит его про войну.
В благодарность тому за подачку,
Вспомнит последний бой:
... Тащили меня на корачках
С оторванной левой ногой.
Очнулся в больнице, в Грозном,
Затем самолётом в Москву...
С ногой было очень серьёзно,
Сейчас вот культя на виду.
Живу теперь здесь на Арбате,
Души непростом рубеже,
Как точка мишени в квадрате...
Похлеще, чем было в Чечне.
Спасибо, браток, довольно
В своей ковыряться судьбе,
Стыдно мне стало и больно...
Тебе знать, наверно, втройне.
Молча сгребёт оно монеты,
Поправит медальна груди,
Шепнёт: - Моя песенка спета...
И в руки возьмёт костыли.
Уйдёт, но завтра вернётся
К людской разноцветной толпе,
А вечером точно напьётся,
Расскажет бомжам о войне.
В сыром полутёмном подвале,
Среди забулдыг и колек,
С груди срывать будет медали,
Кричать: - Разве я человек....
С того предвоенного детства
Её не ласкала судьба,
Досталось ей только в наследство
Старая эта изба.
А главное, что впитала
Она от матери и отца:
Утром рано вставала,
Работала вплоть до темна.
Есть жаркое в доме местечко
И придя с морозного дня,
Согреет горячая печка,
Продрогшую сильно тебя.
Дымок над крышей столбится,
Даже грея холодную синь,
Только старушке не спится
С заботой на завтрешний день.
Топила печь чем придётся,
Украдкой ездили в лес,
Удача когда улыбнётся.
Иной раз лесничий, как бес.
Ругался, кричал и горланил.
Однажды аж тачку поджёг.
Ах сколько досталось ей брани,
Знает, наверное, лишь Бог.
В доме газ сейчас не диво.
Душа под старость не болит,
Ему в укор и горделиво
Печка русская стоит.
Тогда от радости плясали,
Когда газ в селе вели,
И печку многие сломали,
Они свою же сберегли!
Ещё петухи не пропели,
Хозяйка уже на ногах,
Понежиться можно б в постели,
Да нет знать, покоя в руках.
А может, это привычка,
Да, что эдесь болезни таить,
Старая добрая печка
Чудеса ведь может творить.
Не дай Бог, а ведь может случится
В день морозный заболеть
Залезай на печь лечиться,
Чтобы от пяток пропотеть.
Пропотела, хворь исчезла,
Печь и доктор Айболит:
Так как кошечка залезла
И мурлычит и сопит.
Или, скажем гость нагрянет,
Щей хлебнуть, здесь вкус другой
Она на печь с васторгом взглянет
И порогает рукой.
Скажет очень осторожно,
Может в шутку, нет в серьёз:
- Я б в квартире, если можно,
Печку в город перевёз.
Она в ответ ему хвастливо:
Печь не то чтобы продать,
На твою квартиру милый,
Не смогла бы разменять.
Пирог получился вкусный,
Можно язык проглоить,
И гость сделался грустным,
Не зная, что и говорить.
Но язык оказался на месте.
Благодарная слышалась речь:
- В другой раз приеду с невестой,
Пироги пусть поучится печь.
Перед дальней дорогой присели,
Осенила старушка крестом:
- Песен вот жаль не попели,
Оставим их на потом.
Не изучших, конечно, дорожка,
На машине к вам еле пролез.
Обнялись. Нырнул в "внедорожку"
И вскоре с виду исчез.
Старушка долго стояла,
Мохая костлявой рукой,
А может, она вспоминала,
Как было тогда, пред войной.
Но повесть совсем другая,
Совсе не такой и сюжет,
Она была молодая,
И ей лишь шестнадцать лет.
